Она приходит вместе с ночью. Неслышно открывает двери и ступает на порог, пока я собираюсь ко сну. Проходит невесомыми шагами гостиную, крадётся по лестнице и затихает за дверью. А когда я, наконец, поддаюсь дремоте – влетает в спальню и ложится на край кровати. Рядом со мной.

Её тощие руки с обвисшими кожными складками опускаются на талию. Ледяные пальцы крадутся пауками по коже. Я прислушиваюсь к её сиплому дыханию. И снова осознаю, что всё могло быть иначе.

– Ты виновата во всём, – шепчут мне в ухо растрескавшиеся губы, сочащиеся гноем. Запах могилы становится слишком явственным, чтобы его отрицать. – За что ты так со мной?

И я начинаю лепетать в темноту глупые оправдания. Мой шёпот перемежается её вздохами: булькающими и печальными. Знаю, что ни одна из названных причин не имеет веса – это лишь способ заглушить глас совести и отмолить спокойствие. Я виновата, как ни крути. Но так хочу доказать себе и ей, что достойна шанса на прощение.

Наш разговор завершается одной и той же фразой. И мурашками ужаса, бегущими по коже. Из раза в раз, изо дня в день.

– Ты должна была оказаться на моём месте, – её голос полон укора. Как и всегда.

– Прости меня, – выдавливаю я. – Знала бы ты, как я хочу всё изменить.

Не дослушав, она уходит во мрак. Забирает с собой шорохи и запах сырой земли и уплывает сквозь стены. Я остаюсь наедине с тишиной, на мокрой подушке. И представляю, как она спускается, паря над ступенями лестницы, в гостиную и задерживает взгляд на картине над каминной полкой. На этом холсте мы вдвоём. Навеки.

И, может быть, её глаза тоже блестят от слёз.

Год 325 от Возмездия Покровителей

Я ненавижу субботу.

Но не за гнусное воскресенье, воняющее ленью и чревоугодием, что непременно приползает следом. Не за шум и возню на городских площадях. И даже не за перебои в расписании повозок. Я ненавижу этот день недели за дежурства по амбулатории, что постоянно выпадают на мою долю. У меня есть два весомых антибонуса, которые заставляют чаще сталкиваться с этой участью: молодой возраст и отсутствие отпрысков. По этой же причине я чаще остальных жриц работаю в праздничные дни.

Дежурства всегда хлопотны и утомительны. Ты остаёшься единственной жрицей на всю амбулаторию и в одиночку принимаешь занемогших со всего Девятого Холма. Но это ещё полбеды: в послеобеденные часы нужно отправляться на домашние вызовы. И на этот раз в твоём распоряжении не только квартал, за которым ты закреплена, но и весь город. Бывали дни, когда нам выделяли колесницу, но в последнее время это случалось редко: слишком велики были затраты. Так что, те, кто не держал лошадей, ходили пешком. Никто не портит за сезон столько сапожек, сколько снашивает на городских дорогах земская жрица!

Бывали, правда, субботы, когда домашних вызовов не оказывалось вовсе. Но это в тёплое время. В этом же годовом цикле1 даже третий сезон2 выдался сырым, промозглым и дождливым. Поэтому, хорошего ждать не приходилось.

Вот и в ту субботу по улицам гуляла гроза, рассыпаясь миллиардами капель на тротуарах. Небо казалось сплошным синяком с прорывами кровоточащих ссадин. Промозглый ветер выл в кронах, и, кувыркаясь по крышам домов, поворачивал флюгеры. В такие серые дни хорошо сидеть дома, греясь у камина, читать книги, дарить радость близким. Но никак не коротать часы в амбулатории, ожидая горькой участи в виде листа вызовов.

Из тёплого кабинета, где воздух пропах листьями чабреца и мяты, наружность казалась особенно неприветливой. Сидя за столом у окна, я наблюдала, как к регистратуре амбулатории подтягиваются посыльные с разных кварталов и передают вызовы. Один за другим, иногда – цепочкой, словно дети, играющие в гусеницу. Закрытые зонтами, занавешенные капюшонами, в клеёнчатых и кожаных плащах не по сезону. Пара посыльных уже возвращалась дважды. Значит, дело совсем тёмное.

– К какому же часу я сегодня до дома доберусь? – зевнула я, глядя сквозь мутное стекло, как регистратор фиксирует очередной вызов.

– Что я могу ответить? Не повезло вам родиться с Потоком Света, – хихикнул мой помощник, нефилим3 Шири, разливая по чашкам успокоительный отвар. – И не повезло стать Посвящённой4.

– Если рассуждать так, как ты, то здесь все жрицы – последние неудачницы, обделённые благостью Покровителей!

– А так оно и есть, – Шири хохотнул, протягивая мне чашку, окутанную паром. – К кому ни сунься, у каждой свой порок, свой крест и свой камень за душой. Ну, никакого внутреннего сияния. Вам всем нужно было родиться в день прославления Покровителей Хаоса!

– Рот бы тебе зашить, Шири!

Я едва удержала в руках накалённый фарфор. Влажная испарина растаяла на пальцах. Отхлебнула отвар. Терпкий вкус мяты скользнул по губам и провалился в горло. Плечи окутало тёплое облако. Теперь сырые дорожки и намокшие листья за окном казались частью другого мира, а оконное стекло – границей раздела. И выходить за порог амбулатории хотелось ещё меньше.